«А» – адвокатура
Представительство юридической группы «Яковлев и Партнеры» стало филиалом Московской коллегии адвокатов.
Алексей Винокуров, 36 лет, Киров.
С осени 2014 года – руководитель кировского филиала Московской коллегии адвокатов «Яковлев и Партнеры».
Разница между адвокатом и юристом не на лицах написана – сомневаюсь, что вы отличите одного от другого по фотографии. И ведь речь не о пожизненном титуле сродни дворянскому, – квалификация адвоката подтверждается ежегодно.
А главное, многим доверителям вовсе нет дела до статуса – их интересует результат. Кстати, я стал адвокатом с той же мотивировкой: меня тоже интересует результат.
Реалии современной отечественной практики: на всей необъятной периферии (за пределами двух столиц) адвокаты находят себе основную занятость именно в уголовных процессах, и в несколько меньшей степени – в семейных и трудовых спорах.
До сих пор квалификации юриста было достаточно, чтобы консультировать бизнес и представлять его интересы в арбитражном суде. Перемены обещает реформа адвокатского сообщества, назревающая в рамках госпрограммы «Юстиция». Одним из ее результатов может стать адвокатская монополия на представительство в любом суде (по западному образцу).
По-видимому, речь пойдет и о расширении возможностей адвоката в сборе доказательств по делу.
Так вышло (и это немаловажно), что я и коллеги из кировского представительства «Яковлева» в 2014-м эмоционально созрели для соискания статуса адвоката. Это было бы сложнее пять лет назад – еще без достаточной практики за плечами. И так же непросто пять лет спустя, с ощущением некоторой запоздалости решения… Вот в этом смысле нам было легко: хорошо то, что делается в свой час.
Тем более, московская коллегия адвокатов «Яковлев и Партнеры» успешно работает не первый десяток лет, – потому кажется закономерным, что и в Кирове вместо представительства появился филиал адвокатской коллегии.
В адвокатской практике по уголовным делам есть свои признанные авторитеты. Конкурировать с ними я лично не планирую, – впрочем, избегать уголовной практики тоже. Как минимум, эпизодическое переключение на другую отрасль права позволяет освежить восприятие своего основного профиля занятости (консультирование бизнеса и представительство в арбитраже).
Даже в моем круге общения немало людей, которые считают слова «юрист» и «адвокат» синонимами. Не исключаю, что это признак здоровой ситуации. Пока экономика в порядке, кому охота вникать в курсы валют и динамику цен на нефть? Сегодня снова все поневоле начали в этом разбираться.
Гражданские правовые споры вырастают почти всегда из какого-то кризиса – личностного, карьерного, финансового и иного. Когда работаешь с этим несколько лет кряду, то понимаешь: кризисы – обычная часть жизни, и только. Они «не могут не быть». Бояться их бессмысленно, а решать так или иначе придется.
В присяге адвоката 24 слова. Она в разы короче, чем у носящих погоны. И сама адвокатская практика вообще-то не подразумевает многословности: чем длиннее монолог – тем больше рассеется внимание. (Исключения можно видеть в кино про адвокатов.) Эта служба учит говорить просто о сложных вещах.
Кто читал Кодекс профессио-нальной этики адвоката, тот знает, что адвокату не предписаны «буря и натиск» в каждой новой ситуации. Даже наоборот, – смотрите, что говорится в 7-й главе Кодекса:
– Предупреждение судебных споров является составной частью оказываемой адвокатом юридической помощи, поэтому адвокат заботится об устранении всего, что препятствует мировому соглашению.
Эта установка мне особенно по душе после нескольких лет работы судьей Третейского суда при ВТПП. А желающие «поразжигать», как показывает опыт, найдутся и без нас.
Вместе с адвокатским статусом в жизнь юриста приходят новые ограничения. В их числе – запрет на другую оплачиваемую деятельность (за исключением научной, преподавательской и иной творческой).
В моей жизни этот запрет ничего не изменил, но знаю коллег, которые действительно за порогом адвокатуры оставили часть прежних занятий. Вот чья воля вызывает уважение.
Узнав про адвокатскую тайну (неразглашение сведений, полученных в ходе работы), мой собеседник скажет: ого, вот ради такой привилегией стоило…
Но насколько ее можно считать привилегией? – Если и можно, то скорее, это привилегия доверителя. Упрощает ли она мою собственную работу? Очень косвенно и ситуативно, как мне кажется. В любом случае, в адвокатуру мы шли не за привилегиями.
Я набираю в поисковике «10 лучших книг и фильмов про адвокатов» – и, хотя вопрос задан на русском, рейтинги почти полностью состоят из западных произведений.
Это не кажется случайностью. Англосаксы достигли больших высот в налаживании «интерфейса» между адвокатурой и обществом: они умеют приблизить сложную правовую проблематику к сознанию обывателя, – а ведь это, и правда, искусство. Потому у них есть Гришем и Гарднер, которые описывают будни адвоката доступным языком и для широкой аудитории.
Почему мы мечтаем, что Россия сравняется с Западом в правовой культуре большинства? Потому что когда к юристу приходит на консультацию соотечественник, чье представление о праве выстроено на сериалах «про ментов и воров» – это становится обоюдно проблемной ситуацией.
…Впрочем, мы не только мечтаем: «Яковлев и Партнеры» еще в бытность юридической фирмой вели правовые образовательные программы (на Вятке в том числе). Переход в адвокатуру – не повод сворачивать эту работу.
Сложившаяся традиция, на которой я воспитан, чаще всего сравнивает адвокатуру с медициной. Их роднит даже тот факт, что помощь может понадобиться кому угодно – герою и злодею, обывателю и ВИП-персоне.
Когда видишь, как стремительно меняются подходы и технологии в мире медицины, то невольно оглянешься на свою занятость: до чего же прочной здесь выглядит основа, заложенная еще в Древнем Риме.
Показательно: в праве Древней и Московской Руси (несколько особняком стоял Великий Новгород) все-таки главенствовал принцип личной явки тяжущегося на суд. Русскому уму изначально виделся подвох в том, что взрослый и дееспособный человек отправляет вместо себя на суд посредника.
Отечественный юрист XIX века Александр Лохвицкий, описывая присяжных поверенных своего времени, упоминает анекдотическую ситуацию (причем как системную): один и тот же поверенный исправно пишет бумаги и истцу, и ответчику, получая мзду с обоих. Думаю, такой сюжет не уникален и мог происходить также на просторах Западной Европы. Можно навскидку перечислить 3–4 причины, почему он остался нерассказанным там и почему Лохвицкий решил все-таки записать его для потомков.
«Скромность профессионала» впечатляет меня в людях самых разных профессий. Высококлассному врачу или инженеру нет нужды сыпать специальной терминологией, когда он занят решением бытовых вопросов.
По себе знаю: непросто следовать их примеру.