Болезнь школы

Вы для меня - легендарный учитель. Книжки ваши, например «Здравствуйте, дети», «Как живете, дети?» до сих пор стоят у моих родителей на полке. Еще с 1980-х годов я знаком с вашим педагогическим творчеством. Если позволите, я бы вернулся в прошлое, когда вы были народным депутатом СССР и членом Верховного совета. Чем для вас явился распад Советского Союза и чем он стал для педагогики?

– Это оказалось сильным явлением для нашей действительности. Для гуманной педагогики, с одной стороны, распад стал освобождением, потому что подобные идеи в советское время считались буржуазными. Нашу лабораторию и выселяли, и запрещали, потом восстанавливали. Так действовали правительство и партия в то время. Так было в сложные 60-70-е годы.

 

Неужели были гонения при том, что ваши книги издавались миллионными тиражами?

– Это Россия меня издавала, но в Грузии были другие, более сложные условия: нас критиковали и поливали ложью. Но мы выжили, потому что, когда человек предан самому себе, он обязательно побеждает.

Примерно с середины 1980-х годов, когда началось сближение, на нас начали по-другому смотреть. Капралов, Лысенкова, Волков, Ильин, Щетинин – это плеяда тех людей, которые вместе с Соловейчиком создали новую педагогику.

 

Получается, вас разрешили?

– Да, и был такой случай, когда меня пригласила к себе в гости Раиса Максимовна Горбачева. Она попросила сделать сообщение в своем женском клубе. Я два часа рассказывал им о гуманной педагогике, о детях. В конце концов она дала мне свой телефон и сказала: «Такие люди, как вы, нам очень нужны, звоните мне, если будет нужно, я вам помогу». Но мне уже не надо было никуда звонить, потому что сама эта встреча означала очень многое. От нас отстали. А в 1989 меня даже выбрали депутатом Верховного совета.

 

Советское образование, несмотря на его авторитарность, считалось одним из самых сильных в мире, и сейчас мы теряем эти позиции, на мой взгляд.

– Да, то содержание, которое давало советское образование ученикам, было очень мощным, сильным, многогранным, а самое главное - не узконаправленным, а расширенным. И еще одну отличительную черту надо отметить: учителя были очень преданы своему делу, это были люди ищущие, творческие. Но идеология ограничивала нашу деятельность. Я не буду говорить о советском образовании плохо, я только скажу, что и тогда, и сейчас в этой системе присутствовал авторитаризм, от которого мы должны отходить.

 

А с чем это связано? На западе, как известно, нет такого — студент высшего учебного заведения, например, сам выбирает для себя образовательную программу и сам решает, на какую лекцию идти. А у нас высшая школа строится на обязательном курсе.

– Высшая школа — это другая структура, куда молодые люди идут на добровольных началах. Человек отдает самому себе отчет в том, что делает. А в школе ученик обязан учиться, и учителя там давят: с позиции силы, отметок, требований. Это и зарождает авторитарный подход. Так сложилось исторически. Еще в древние времена люди понимали, что знания важны, но как их передать детям, не знали. Ради этого они применяли всякие методы: и наказание, и поощрение. Поэтому этот авторитаризм сложился у нас как традиция, как болезнь школы. Но над ним позднее зародилась новая педагогика — классическая — это Ушинский, Сухомлинский, Каменский. Эта была другая педагогика, которая отметала авторитаризм. Но при этом она редко достигала умы и сердца учителей.

 

Может быть учителю проще, когда он выступает в роли лектора, а не собеседника?

– Гуманная педагогика провозглашает диалог с ребенком, а авторитарная — монолог. Гуманная педагогика выступает за свободный выбор, а авторитарная — за принуждение. Первая выстраивается на понятии духовного гуманизма, вторая — зиждется на материалистических ценностях. Сейчас у нас XXI век, и к нам приходят новые дети: не потому новые, что только что родились, а потому что они несут в себе что-то другое. Их можно сравнить с детьми-акселератами 1960-х годов. Именно они привнесли в нашу жизнь компьютер и этот аппарат, с помощью которого мы сейчас с вами общаемся (ред.: имеется ввиду скайп), и космический корабль. После этого о тех детях больше не вспоминали, а сейчас заговорили о детях-индиго, детях света, звездных детях. Для них нужна и совершенно новая педагогика.

 

Вы говорите, что эта старая педагогика не дает ребенку выбора. И я согласен, так как вижу, что в нашей стране многие взрослые люди долго остаются инфантильными вместо того, чтобы принимать на себя ответственность. Это последствие такой педагогики?

– Да, одно из последствий. Мы многое потеряли в своем прошлом в силу авторитаризма наших учителей: мы малоразвиты, наши сознание ограничено, наши способности во многом не проявлены. Мы, конечно, все - хорошие люди, но этого мало: мы должны быть очень хорошими — должны быть личностями. В мире сейчас очень мало таких людей. Взрослость и диплом еще не утверждают никакого уровня  личности. Личность — это тот, кто нашел свой путь, свое предназначение и приступил к служению. Таких людей у нас мало, а раз мало, значит, общество многое теряет в своем развитии и очень медленно движется.

 

Есть ли сейчас разница между образованием в школах России и Грузии, которая пошла по пути реформ? Прислушивается ли грузинская школа к вашему учению?

– Я не знаю, какое у вас отношение к Западу: если положительное, я огорчу вас. Грузия взяла ориентацию на западные ценности и западную образованность. А это образование «технологизируется», поэтому понятие личности там ущемляется и даже вытесняется: она не успевает проявить свою внутреннюю природу. Люди часто без осознания принимают западные инструкции, предписания, учебные и методические пособия. И получается, что учитель ограничен еще больше, чем при советской власти.

 

А в России в этом смысле образование пока еще зиждется на каких-то советских вещах?

- Знаете, лично я в России нахожу больше простора для своей деятельности. Гуманный педагог здесь не только принимается, но и ценится, пусть и не во всех школах. Так или иначе, правительство признает гуманную педагогику: Госдума обсуждала эти вопросы, Министерство образования два раза премировало гуманную педагогику. И сейчас учителя начинают верить в нее.

 

Почему в 1980-е годы новаторы в педагогике были ярким пятном, их знали, они везде ездили и применяли свои методы, а потом все это ушло в небытие и остались только прежние имена? Сейчас тоже есть яркие учителя, но мы не видим распространения их опыта.

– Да, они есть, но дело в том, что эти яркие личности сейчас просто никому не нужны. Власть живет по такому принципу: «Если кто-то творит — пусть творит. Хочет применять новые методики — пусть применяет, хочет распространять литературу, проводить семинары, чтения — пусть». Идеология государства сейчас не противоречит этим веяниям, а в советское время именно противостояние и выявляло ярких личностей. Сейчас они представлены слабо: в таких явлениях, как например, конкурс «Учитель года».

 

Да, но и их опыт очень плохо тиражируется.

– Да, плохо, потому что они молодые, не умеют провести аналитическую и пропагандистскую работу, не умеют писать, обобщать, у них опыта нет.

 

Одна из наших сельских учителей как раз недавно стала лауреатом такого конкурса. Что бы вы ей посоветовали, чтобы распространить свой опыт на всю страну?

– Конечно, хорошо бы, чтобы рядом с ней, как и при советской власти, был Соловейчик (Ред. - Симон Львович Соловейчик — советский и российский публицист и журналист, теоретик педагогики). Именно он открыл многих советских учителей. Сегодня же таких педагогических критиков нет. Сами учителя слишком слабы и ограничены, чтобы это делать. Они, как правило, живут в сельской местности или в маленьком городке, у них слишком много работы и совершенно нет возможности писать много бумаг.

 

А как вы считаете, является ли проблемой то, что наша школа сильно феминизирована? Педагоги-мужчины уходят оттуда, наверное, больше по материальным соображениям. Как это отражается на воспитании и развитии детей?

– В средние века в школах работали только мужчины. Но за последнее время, особенно в XX-XXI столетиях школа начала феминизироваться. Это отчасти объясняют тем, что мужчины не обеспечивают семью, работая в школе. Я согласен, но есть еще одна причина: эта профессия не престижна для мужчин, и государство ничего не делает для того, чтобы стало наоборот.

 

А как это сказывается на детях?

– Женщины, как правило, ведут образовательный процесс, а мужчины обобщают его, пишут научные труды, становятся классиками, выдающимися педагогами. Среди известных женщин-педагогов разве что можно вспомнить Монтессори и больше никого. А что касается детей, то, конечно, они нуждаются и в мужской опеке, и силе, и в женском начале тоже. В результате феминизации они теряют что-то невидимое для нас и ущемляются в своих правах.

 

Иероглифы в душе

Я смотрел ваше интервью с Михаилом Довганем и меня поразила ваша фраза о том, что каждый ребенок наделен определенной миссией. Как ее определить в своем ребенке?

– Никто не сможет этого сделать: у нас нет способов, чтобы определить миссию: ее должен понять сам ребенок с помощью каких-то иероглифов в душе. Только сам человек сможет вычислить эти иероглифы. Но наша задача — помочь ребенку обратить взор на свой внутренний мир, чтобы он спросил самого себя: «Кто я, зачем я здесь, куда направляюсь?» Нужно сделать так, чтобы он искал свои способности, копался в себе. Школа этого не делает: она отводит от себя эту миссию. У тех же учителей, которые детям в этом помогают, они и раскрываются больше. Не прожить своей миссией — значит топтаться на чужих тропинках и мешать другим, сталкиваться с кем-то, завидовать, злиться.

 

Как вы в своих детях раскрывали их таланты и способности?

– Надо помогать ребенку, советовать, чтобы он дневники писал, чтобы там раскрывал, что он умеет. А через них опять заглядывать в себя, задавать вопрос о том, что он хочет: заработать на кусок хлеба, дом построить, дачу купить или утверждать что-то духовное. ЕГЭ не решает судьбу ребенка, наоборот, - оно хоронит его миссию. Если учитель сам ищет свое предназначение, то и ребенка он научит тому же.

 

То есть учитель должен учиться сам всю жизнь?

– Обязательно: кто ищет, тот поможет и другим искать, кто нашел, тот и других может научить, как найти. Доброта воспитывается добротой, чуткость чуткостью, талант талантом, любовь — любовью. Это аксиома гуманной педагогики.

 

Вы проповедуете гуманную педагогику, а это значит воспитание ребенка в любви. Нет ли такой опасности, что ребенок, воспитанный в любви, как Будда, когда выйдет в мир, может получить определенный стресс от того, что увидит мир несколько иным, чем ему рассказывали родные.

– Песталоцци, классик мировой педагогики, говорил: «В любви ребенок находит вдвое больший источник роста, а это значит, что он становится вдвое сильным в своем развитии, познании и нравственных ценностях». Мир жесток и жестоким будет еще долго, я даже не вижу горизонта этой жестокости и начала торжества доброты. Но школа не имеет право действовать по-другому. Если вы привели ко мне своего ребенка, что вы будете заказывать: «Только знания ему давать или же взращивать в нем доброту, великодушие, благородство, человеческие ценности, отношение к жизни?»

 

Я думаю, это зависит от социального заказа в каждом конкретном случае.

– Конечно, ребенок должен обладать знаниями, но если он развивается духовно, он приобретает больше знаний.

 

Я видел, как вас критикует РПЦ, называя ваше учение чуть ли не оккультизмом. Сейчас в российских школах начали изучать религии. Насколько это развивает духовность или, может быть, это заменитель истинной духовности?

— Я сам православный человек и не отойду от этого пути. И я очень приветствую занятия по основам религии, которые вводит российская школа, особенно если их ставить не как предмет изучения, а как предмет духовного развития. Но сейчас все наоборот: на уроках изучаются обряды, догматические ценности вместо того, чтобы ребенок проникся православной философией, православным образом мышления, культурой.

 

Эти занятия должны по-вашему вести священники?

— Нет, я думаю, это должны быть светские люди, искренне верующие, не фанаты, а просто уравновешенные личности, как Александр Мень, например, который уважал все религии. Это было бы лучше, чем служители церкви.

 

В России этот год объявлен Годом литературы, но тяга к книгам у детей несколько поугасла. Как привить детям любовь к книге? И дает ли книга какие-то конкурентные преимущества человеку, который сегодня выходит в жизнь?

— В XIX-ом и XX-ом веках книга была самым ценным объектом на пути становления личности. Мое поколение много читало, я много читал. Но сейчас вокруг ребенка возникает очень много соблазнов. Интересы детей переключаются совсем на другое: на компьютерные игры, на зрелища, на низменные чувства и т.д. Книга же ведет по лестнице вверх, особенно классическая литература. К тому же и в щколах не изменилось отношение учителей к художественной литературе — она становится предметом заучивания и пересказа, предметом писания сочинений по планам и стандартам.

 

А как должно быть?

— Художественная литература пишется для одной цели — развивать чувства человека, отношение к миру, собственное мнение, она помогает ребенку осваивать жизнь с помощью героев книги. Но в школе этого не делается. Никакой пересказ не сможет дать ребенку духовную пищу. Поэтому дети солнца, дети-индиго не будут этим довольствоваться. И учитель литературы — это особый учитель. Это должен быть человек особого духовного склада, он сам должен вести детей к духовным вершинам. Может быть, если мы переосмыслим свое отношение к литературе, мы сможем сделать так, чтобы и детям стало интересно.

 

А как сделать так, чтобы твои дети читали больше? Есть ли какие-то инструменты для этого?

- Да, мы нашли такой инструмент - через письменную речь. Мы даем детям лучшие образцы художественного чтения и тут же помогаем им переживать искусство слова и испытывать чувства: плакать, радоваться, аплодировать. Для этого нужно образно читать, искусно задавать детям нужные вопросы: в таком театрализованном процессе они проникаются сутью книги, влюбляются в нее. Мы проводили этот эксперимент не раз — так работают учителя уже во многих школах Грузии и России.

 

Какие бы книги вы советовали читать, особенно подросткам, которые ищут смысл жизни?

— В первую очередь, «Маленького принца». И к нему нужно постоянно возвращаться. И через год и через два, чтобы дети не просто его содержание знали, а проникались мудростями, которые там озвучены: «Самого главного глазами не увидишь», «Каждый в ответе за свою розу» и т.д. Потом надо читать и перечитывать «Чайку по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха. Там и философия, и полет. Это произведение, которое внушает ребенку веру в свои силы. А дальше, конечно, нужна родная литература. Как в России не читать Есенина, Тютчева, Толстого, Достоевского. Причем надо читать и понимать не только их смысл, но и чувствовать их вкус.

 

Шалва Александрович, вы в ваши годы до сих пор ведете активный образ жизни, занимаетесь наукой, есть ли у вас какой-то секрет молодости?

- Я люблю жизнь. То, что дается мне, принимаю, как должное. Кроме того, у меня была изумительная жена, с которой мы вместе творили гуманную педагогику, с которой прожили вместе 50 лет, она вдохновляла меня, берегла меня и физически и духовно. И вам мой совет: делайте в вашей жизни то, что вам хочется делать и будете жить долго, делайте, даже если запрещают, отбрасывают, не дают, пробейте скалу и делайте то, что вы хотите и жизнь продлится.

 

Беседовал Олег Прохоренко

oleg.prokh@gmail.com

 

Досье

Шалва Александрович Амонашвили — советский, грузинский и российский педагог и психолог.

Дата и место рождения: 8 марта 1931, Тбилиси.

Образование и карьера:

Окончил Тбилисский государственный университет, факультет востоковедения. В 1958 году закончил аспирантуру при НИИ педагогики им. Я.С.Гогебашвили, в 1960 году защитил кандидатскую диссертацию по педагогике. В 1972 году защитил докторскую диссертацию по психологии. В 1970-80-е годы он активно взаимодействует с известными московскими педагогами и психологами, в частности с В. В. Давыдовым, который оказывает ему помощь, когда деятельность Амонашвили подвергается резкой критике со стороны официальной педагогики, и его пытаются освободить от должности заведующего лабораторией. С 1958 года по 1991 год работал в НИИ педагогики Грузии — лаборантом, научным сотрудником, завлабораторией, заместителем директора, директором, генеральным директором Научно-производственного педагогического объединения.

В 1989—1991 годах был народным депутатом СССР, членом Верховного Совета СССР. С 1991 по 1998 год заведовал кафедрой начального образования в Педагогическом университете им. С. С. Орбелиани г. Тбилиси. С 1998 года по сей день работает заведующим лабораторией гуманной педагогики в Московском городском педагогическом университете.

 

Опросник Марселя Пруста:

В какой стране вам хотелось бы жить?

В Грузии: она моя любовь, боль, радость, я связан пуповиной с Грузией.

Есть ли у вас недостаток?

У меня и десяти пальцев не хватит, чтобы перечислить их все. Раздражительность, например.

Есть ли качества, которыми вы бы хотели обладать?

Понимать и принимать высший мир.

С кем из великих мира сего вы хотели бы встретиться?

Я бы назвал двух таких. Первый — Шота Руставели. Мне хотелось бы понять, во что он верил. А Василию Сухомлинскому я хотел бы пожать руку. При его жизни я этого сделать не успел.

Есть ли у вас девиз?

Никто тебе не друг, никто - не враг, каждый для тебя - учитель.