Директор Музея русского импрессионизма Юлия Петрова: «Музей не торгует произведениями искусства» – интервью газеты

БН Юлия Владимировна, с какой целью вы приехали в Киров и долго ли здесь планируете находиться?

–Приехала на два дня. Основная задача – провести переговоры с Анной Владимировной Шакиной (директором Вятского художественного музея. - Ред). В ходе переговоров рассчитываем достичь консенсуса по поводу представленной сейчас в Вятском художественном музее изумительной выставки «Авангард. На телеге в ХХI век» ¹²⁺. Это несомненное открытие, которое Анна Владимировна сделала в ходе своей диссертации, затем выставку показали в Ельцин-центре (Екатеринбург. – Ред.). Знаю, что в Москве эту выставку очень ждут. Из-за пандемии многие из тех, кто слышал об этом проекте, не успели съездить ни в Екатеринбург, ни в Киров. Мне очень хочется, чтобы эта выставка состоялась в Москве уже в ближайшее время, в начале 2022 года. Уверена, договоримся.

БН Как ваш музей пережил пандемию?

– Как и для всех, это, конечно, большая беда. В связи с коронавирусом мы были полностью закрыты на 5,5 месяца. В это время посетителей не было, пришлось продлевать работу выставок, музей понес огромные расходы. Как большие музеи мирового уровня формата Центра Помпиду в Париже, так и маленькие в небольших городах – все оказались в абсолютно одинаковых изматывающих условиях. Рада, если кто-то получил поддержку от государства, спонсоров или патронов.

БН Сейчас зрители возвращаются?

– Конечно, они очень ждали возобновления работы музея. Но даже сегодня, когда как будто бы распространение вируса взято под контроль и активно идет вакцинация, ограничения по-прежнему действуют. Соответственно, мы не можем продавать билеты в том объеме, в каком продавали до пандемии, и вынуждены ограничивать количество посетителей. Лишаемся и зрителя, и заработка, и дополнительной возможности развивать свои проекты.

БН В чем принципиальное отличие государственного и частного музея?

– Только в финансировании.

БН У вас как у частного музея есть хоть какая-то поддержка со стороны государства?

– Нет, никакой.

БН Она вам нужна?

– Разумеется, нужна. Речь не только о финансировании, но и о поддержке наших инициатив. Речь о том, чтобы условия работы для музеев разного подчинения были одинаковыми. Считаю, именно в этом и состоит демократия.

БН В одном из интервью вы сказали, что хотели создать музей для людей. Что имели в виду и добились ли этой цели?

– Я довольна тем, как развивается музей: в этом году нам исполнится 5 лет. Весной 2016 года предприниматель и меценат Бориц Минц (основатель O1 Group. – Ред.) открыл для публики Музей русского импрессионизма на базе своей частной коллекции. Когда музей только был в проекте, мы с Борисом Иосифовичем обсуждали каким ему быть. И в какой-то момент вектор обсуждения сместили в другую сторону – каким музей не должен быть. В первую очередь, не должен быть недоброжелательным по отношению к зрителю – как, увы, нередко происходит. Часто музей превращается в зону запрета: не трогайте, не ходите, не наклоняйтесь или, как шутят наши сотрудники, не дышите на шедевры. Разумеется, миссия музея – сох­ранять культурное наследие, но, сохраняя его, хотелось бы позволить зрителю с этим наследием взаимодействовать. Слушать зрителя и слышать его интерес.
 
БН Как слышите это интерес?

– Активно, к примеру, применяем практики включения зрителя, его мнения, его интересов в нашу работу. Стараемся сделать музей, каждый визит в который становится для посетителя новым, наполненным другим смыслом. Стараемся, чтобы совсем небольшое здание музея менялось от выставки к выставке. Жило, предлагало зрителю не просто развешанные по стенам картины, но и дополнительную программу, чтобы эти картины рождали широкий ассоциативный ряд. Дополняем экспозиции и звуками, и ароматами, и кураторскими текстами – не сухими, а живыми. Такими, чтобы за каждой фамилией автора, пусть и не знакомого широкой публике, вставал образ героя, и этот образ зритель полюбил. Редко удается показывать абсолютно хрестоматийные имена: мы не делаем персональных выставок Валентина Серова или Ивана Айвазовского, все-таки это поле игры совсем другого музея в Москве – Третьяковской галереи. Мы создаем небольшие экспозиции с участием художников, до которых у крупнейших музеев страны не скоро дойдут руки. Это настолько интересно и позволяет рассказывать зрителю такие увлекательные истории, что останавливаться не хочется. Мне кажется, пока это удается.


 
БН Присоединились ли сегодня к вашему музейному проекту другие коллекционеры?

– Да, мы получили в наше собрание ряд произведений от частных дарителей. Кто-то из них открывает свои имена, кто-то предпочитает оставаться анонимным. Однако по-прежнему основную часть постоянной экспозиции музея составляет коллекция Бориса Минца. В ее основе картины Константина Коровина и Валентина Серова, Станислава Жуковского и Игоря Грабаря, Константина Юона и Николая Богданова-Бельского. При этом произведения охватывают значительный период времени. К примеру, самая ранняя картина «В овраге» Василия Поленова (это учитель Константина Коровина и Валентина Серова) датирована 1879 годом.
 
БН Кроме принятых от дарителей, где еще находите экспонаты? Есть ли возвращенные из-за рубежа?

– Каждая выставка – это возможность для зрителя увидеть экспонаты и из зарубежных собраний – как государственных, так и частных. Многие картины, представленные в наших залах, действительно были возвращены в Россию из-за рубежа. Десятилетия спустя на родине снова оказались «Лето» Николая Богданова-Бельского и «Горная деревня» Николая Дубовского. Картины Игоря Грабаря, Константина Юона, Юрия Пименова, на которые сегодня может взглянуть каждый, раньше практически нигде не выставлялись.
Мы активно работаем с региональными музеями, в которых от москвичей скрываются потрясающие шедевры. Сотрудничаем с частными собраниями, которые не очень активно открываются широкой публике. Находить и показывать такие работы также считаем одной из своих задач.
 
БН Приобретаете ли экспонаты на аукционах?

– Нет. Это очень дорого. Любой музей – хоть частный, хоть государственный – имеет бюджет, который предполагает содержание коллекции, здания, выплату зарплат сотрудникам, налогов, расходы на проектную работу и так далее. Приобретение произведений бюджет никогда не предполагает.
 
БН Самые большие строки расходов конкретно вашего музея?

– Содержание здания и коллекции.

БН Имеется ввиду коммунальные платежи?

– И это в том числе. К тому же наше здание сложное с технологической точки зрения, с большим количеством мультимедийных установок. Поддержание работы этого функционирующего организма стоит больших денег.
 
БН Но и вывозить экспонаты за пределы стен музея, полагаю, еще дороже?

– И выездные выставки стоят огромных денег. В этом случае основные строки расходов – страховка и логистика.
 
БН Сколько сегодня может стоить произведение из вашей коллекции, если это не коммерческая тайна?

Произведения разных художников или разных периодов творчества одного художника могут оцениваться в разные суммы. От нескольких тысяч долларов до нескольких сотен тысяч долларов.
 
БН Поступают ли предложения приобрести произведения искусства у вашего музея? Если да, то как поступаете?

– Поступают, но музей не торгует произведениями искусства.

БН Как в целом развита конкуренция в музейной сфере?

– Сегодня конкуренция за время зрителя гораздо шире. В ней музеи встречаются не только между собой, но и с другими вариантами досуга – торговыми центрами, театрами, отдыхом на природе. Мы все претендуем на то, чтобы человек в свой выходной день пришел провести время у нас.

БН Опишите современного посетителя музея?

– Это человек, который ждет от музея не просто развешанных на стенах картин, но и глубокой кураторской работы. Современная, хорошо сделанная выставка рассказывает историю, причем не банальную, которая лежит на поверхности, а иллюстрированную первоклассными произведениями искусства. Историю, которую хочется обсуждать с разных точек зрения. Историю, порождающую дискуссии не только на тему искусства, но и по различным социальным вопросам.


 
БН На ваш взгляд, когда страсть к искусству станет мейнстримом и нужно ли это?

– Думаю, мы на пути к этому. Во всяком случае допандемийные очереди и стремление зрителей попасть в залы сейчас, превозмогая все ограничения, свидетельствуют о том, что дело обстоит именно так. Огромный процент наших сограждан в музеи не ходит, искусством не интересуется, досуг проводят иначе, но от года к году их количество уменьшается. Музейный зритель молодеет. Часто приходят люди, которые не были в музеях со времен обучения в школе. Приходят и удивляются: надо же, как изменились музеи, надо же, как стало интересно.
 
БН У вас много различных программ лояльности, маркетинговых акций. Это ответ на вызовы современного времени?

– Если говорить о маркетинговой политике музея, то, безусловно, привлекая зрителя, музей должен отвечать зрительскому запросу. И маркетинговые, и просветительские программы на это направлены – будь это лекционные курсы или занятия с детьми в залах музея, программы для людей с инвалидностью или для пожилых посетителей, для гостей с маленькими детьми. Посещение музея должно быть удобным и интересным для каждого.
 
БН Какие проекты реализуете совместно с бизнесом? К примеру, один из последних экопроектов сделали совместно с торговой сетью «Перекресток». Это одно из направлений в развитии музея?

– Действительно, во флагманском супермаркете торговой сети «Перекресток» недавно появился арт-объект из пластикового вторсырья длиной более 62 метров. Мозаичное панно под названием «Тележкин сон» было создано в рамках экопроекта #ПЕРЕрождение под кураторством Музея русского импрессио­низма и при поддержке компаний «Собиратор» и «ЭКО Технологии». Этим проектом мы доказываем и показываем, что пластик может использоваться вторично и переродиться в красивые и долговечные элементы.
Конечно, подобные проекты – это не основное направление нашей работы, но любое учреждение культуры заинтересовано в том, чтобы привлекать дополнительные средства. Их мы направляем на реализацию выставочных планов. Мы стараемся заинтересовать бизнес в своих умениях и компетенциях. К счастью, эспертности команды хватает, чтобы отвечать на эти запросы. Это могут быть как проекты, созданные в соответствии с интересом той или иной коммерческой компании, так и партнерские. Это отдельная большая работа, но, повторюсь, не основная.

БН На какие из предложенных вами инициатив бизнес реагирует с большим энтузиазмом и откликается?

– Все зависит от интересов конкретной компании. Мы стараемся выслушать и услышать бизнес.
 
БН Вы одна из самых молодых директоров частных музеев в России. Каково это – управлять таким колоссальным проектом молодой маме и просто женщине?

– Уверена, если ты человек ответственный и вовлеченный, совмещать семью и детей с работой тяжело как женщине, так и мужчине. Не думаю, что какое-то разделение по гендерному принципу в этом случае справедливо. У меня есть очень сильная поддержка – муж: я за ним как за каменной стеной, за которой не страшно вообще ничего. Без его поддержки мне было бы не справиться. Не было бы ни Музея русского импрессионизма, ни моей диссертации, написанной с маленьким ребенком на руках, ни наших детей.

Беседовала Анастасия Белова.
Благодарим за помощь в подготовке интервью сотрудников Вятского художественного музея.
Время интервью было ограничено, поэтому часть вопросов задана совместно с коллегами из ikirov.ru