Утомленный суд
Судебное заседание в Яранске 19 века запомнилось обвинительным приговором, подготовленным заранее.
«Вятская незабудка» (сборник статей о Вятке, 1877 год) не стеснялась рубить «правду-матку». В очередной статье о провинциальном суде (по материалам выездной сессии суда в Яранске) автор рисует занятную картину: обвинительный приговор подготовлен, по сути, заранее, особой внимательностью и уважением к публике судьи не блещут, а в придачу ко всему еще и быстро «утомляются», отлучаясь на часовые завтраки. Разумеется, взгляд автора статьи на ситуацию - субъективный. Но от этого заметка для современного читателя только интереснее.
Суд в пользу голодающих
«Уж сколько раз твердили миру, что Audiatur et altera pars (Ред. - лат., выслушай и противную сторону). А между тем в уездах, куда суд наезжает только по временам, скамья подсудимых вот уже 10 лет, как представляет собой печальную пустыню, над которой парят одиноко орлы прокурорского надзора, смело описывающие в воздухе, своим полетом, классическое - «veni, vidi, vici” (Ред. - лат., «пришел, увидел, победил»). В последнюю осеннюю сессию отделения окружного суда подсудимые все поголовно оставались без защитников. При таких слухах нельзя было имеющему уши не послушать. И я отправился.
Первый блин вышел комом: заключительные прения по разбиравшемуся делу были закончены, присяжные уходили в совещательную комнату. А прочитавши решение, председатель Лесков объявил заседание «закрытым». Суд, значит, «утомился». Оказалось, что так и следует: судьи регулярно каждый день являлись в залу с «заранее уже составленными», как для присяжных, так и для себя вопросами, слушали, чертили вензели на бумаге и через два, много два с половиной часа «утомлялись».
Председатель объявляет: «Суд идет отдохнуть на четверть часа», забывая однако предупредить, что в его судейском часе более 240 минут. И такие завтраки, длившиеся по часу и более, начинались иногда до приступа к разбору первого по очереди дела. Невольно подумаешь, что вся процедура суда производилась у нас как бы в пользу голодающих. Но и это еще не все. Раз случилось даже так: приезжие судьи до того зазавтракались, что, начав снова заседание, забыли о присяжных и только когда все стали удивленно смотреть на председателя, тот встрепенулся «и слабым манием руки» присяжных двинул он полки.
Именно в этот самый день мне и пришлось быть в суде. Разбиралось единственное, кажется, дело за всю сессию, где двое из четырех подсудимых имели защитника, вызванного ими из Вятки. Я не буду рассказывать подробностей дела, а передам только его сущность, так как весь интерес заключается не в нем, а в отношении к нему суда и прокуратуры.
Заранее виновны
Как-то в январе месяце, в морозный день, два шерстобита (Ред. - работник, который особым смычком пушит, взбивает шерсть перед прядением или валянием) отправились из города в деревню Черемисские Дубники. По дороге, под вечер, они зашли в кабак, где в это время сидели два крестьянина, Шалаев и Ячменев. Оба они были «подпимши». Началось приставанье. Пьяные выгнали трезвых. Но не успели шерстобиты отойти и версты, как их настигают в сенях те же два молодца с парой каких-то других подручных товарищей. Один шерстобит успел спрятаться за снежный сугроб, а другого они захватили и, требуя денег, стали бить и затем, в конце концов, снявши с него полушубок, оставили тут, а сами опять закатили в кабак. Там их и накрыли по указанию скрывшегося за сугробом шерстобита. До сих все ясно.
Но затем начинается мрак. Кто эти двое, сидевшие в одних санях с Шалаевым и Ячменевым? Они не участвовали в побоище, а только держали в это время лошадь. Ячменев и Шалаев указали на двух богатых мужиков, Назарова и Орлова. Их арестовали. Далее из опроса свидетелей оказалось: 1) что во время совершения преступления Назаров и Орлов находились в гостях у одного из своих односельцев, 2) что Шалаев и Ячменев в присутствии волостного старшины сознавались, что они напрасно оговорили арестованных, подчиняясь советам своих знакомых, и 3) что арестантский сторож при волостном правлении слышал, как Ячменев и Шалаев, полагая, что все дело кончится по-домашнему - водкой, уговаривались между собой до конца затягивать в дело Назарова, потому что он, как богатый мужик, выкупая себя перед миром, должен был вместе выкупить и их.
Казалось бы, что после совокупности таких новых данных, представитель прокурорской власти, господин Сенявин, должен был отказаться от обвинения Назарова и Орлова. Но он не хотел отступать ни на шаг от заранее приготовленного обвинительного акта. Мы не знаем и даже не в состоянии понять, кому и чему может принести пользу такое рвение. Пора бы, кажется, оставить такой допотопный, узкий взгляд на обязанности обвинительной власти, потому что он может скорее ронять ее авторитет в глазах общества. Лучшие представители прокуратуры давно это поняли, а у нас, к сожалению, такое отношение к делу считается еще какою-то либеральною ересью.
Обманутые ожидания
Теперь два слова о суде. Представители суда должны служить для той среды, куда они являются, как олицетворение права, образцом внимания и сдержанности. Но можно ли сказать, что нынешняя сессия в Яранске отличалась всеми этими качествами в должной степени? Едва ли. Мы уже говорили о старческом утомлении судей, о часовых завтраках, предшествующих разбирательству дел.
По части внимания мы можем, например, указать на следующий невероятный эпизод. Когда забытые сначала присяжные заняли свои места, и начался допрос свидетелей, то один из них между прочим рассказывал: «Было больно студено, и я пошел на улицу, чтобы закрыть обоконки (ставни)». Не успел он кончить, как позавтракавший представитель обращается к нему с вопросом: «А когда это было, летом или зимой?» Представьте удивление свидетеля и слушателей.
По части сдержанности нельзя не указать на отношение того же председателя к защите. Всякому известно, что крестьяне медвежьих углов очень туго понимают наш, как они называют, «модный» язык. Я не могу забыть комической сцены, бывшей на моих глазах в Вятке. Председатель окружного суда, господин Рененкампф, спрашивает свидетеля: «К кому вы после того пошли?» «Я, говорит, побежал за картошкой». «А кто такой Картошка, как он вам приходится?» - дополнил свой вопрос председатель. Тот, конечно, вылупил глаза. Можно положительно сказать, что нет такого дела, где бы свидетели-крестьяне вполне понимали все задаваемые им вопросы. Таких свидетелей приходится переспрашивать. Так и сделал защитник Назарова, господин Белов. Но председатель тотчас остановил его: «Прошу вас не подсказывать ответов свидетелю», - заметил он резко. «Я не подсказываю, а переспрашиваю, - резонно отвечал Белов» «Прошу со мной не пререкаться» - оборвал тот еще резче.
Не думаем, что такое обращение с защитой могло сколько-нибудь служить интересам правосудия. Не более того могут послужить его интересам и заблаговременно составляемые резюме из заключительных прений. Мы заметили у председателя тетрадку, в которую тот, сбиваясь, заглядывал без всяких церемоний. С такими тетрадками далеко не уедешь.
Затем, по части уважения к публике. Зала была полна. Все слушали с напряженным вниманием, всюду царила тишина. Вдруг раздался зычный голос: «Очистить залу!» Это, видите ли, председатель утомился и ему захотелось, чтобы свидетели поскорее проходили пространство от задних дверей до судейского стола. Нам кажется, однако, что вместо очистки залы было бы гораздо проще и целесообразнее вводить свидетелей через другие, передние двери. Но тогда, быть может, тот путь, который ведет от зерцала к комнате, возвращающей силы утомленным служителям слепой Фемиды, осквернился бы следами мужичьих лаптей. Но что же я? Ведь этак могут, пожалуй сказать, что ваш корреспондент пререкается с председателем?
Нет, не того мы ждали от суда».
Подготовила
Мария Петухова
petuhova.mv@gmail.com
По материалам «Вятской незабудки»