«Не надо красть калачи!»
На малой сцене ТЮЗа 15 сентября состоялась лекция о чувственности и не только в романе Льва Толстого «Анна Каренина». Почему именно на нем мы остановили внимание и что такого необычного есть в этом романе, слушателям рассказала Наталья Осипова, филолог, директор литературной мастерской «Creative Writing School».
В октябре в «Театре на Спасской» грядет вторая премьера сезона «Каренин» – по пьесе современного драматурга Василия Сигарева. В этой связи в театре стартовала серия лекций об искусстве «Лекции на лестнице», первым делом касающихся, конечно, творчества Льва Толстого. Сентябрьская погода не позволила провести лекцию, как задумывалось, на лестнице снаружи театра – все переместилось на малую сцену.
«Роман Толстого стал очень популярен в последнее время. Вышел фильм Сергея Соловьева, фильм Тома Стоппарда, одновременно идет несколько постановок по роману в театрах Москвы и Петербурга», – предваряет лекцию модератор встречи Екатерина Рябова. Почему же именно «Анна Каренина» находится в центре внимания современного искусства, о чем говорит нам классический текст, каково его современное прочтение – об этом с чувством поговорила Наталья Осипова, филолог и директор литературной мастерской в Москве.
Начала она с того, что пообещала никаких однозначных ответов нам не дать. И сама стала задавать вопросы. Почему «Анна» – такое название получил роман, – а не «Два брака», как задумывал Толстой вначале, и не «Семейное счастье», которое он тоже начинал писать? Почему чувственность заявлена темой выступления?
Исходная ситуация: Степан Аркадьевич (Стива) Облонский возвращается домой из театра с огромной грушей для своей жены, а жена обнаружила маленькую записку, из которой узнает об измене мужа. Огромная груша – символ любви к жене, маленькая записка – свидетельство обратного.
Другая сцена: обед Облонского и Левина в ресторане «Англия». Облонский всю дорогу до ресторана размышляет, что заказать, но, узнав, что есть свежие устрицы – задумывается и меняет весь план. Он делает заказ из нескольких причудливых блюд. На что Левин говорит: мне все равно, щи и каша – лучше всего, но ведь здесь этого нет. Разговор между ними – об отношениях с женщинами и о еде. И когда речь заходит об измене, Левин сравнивает это с тем, как если бы он, наевшись, пошел бы и украл калач. Что же делать? – вопрошает Стива. Не красть калачей!
Наталья цитирует эпиграмму Некрасова:
«Толстой, ты доказал с терпеньем и талантом,
Что женщине не следует «гулять»
Ни с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом,
Когда она жена и мать».
Мораль Толстого предельно ясна. Но о чем же тогда он пишет, если все и так понятно? Измена, чувства, страсть… Удивительно: в романе Толстого о бушевании страстей описания этих самых страстей нет. Можно увидеть только пунктир взгляда Анны, пойманный Вронским – это искра, начало страсти, о которой нет ни слова. Есть еще сцена «любви» между героями: Анной, изменяющей мужу, с Вронским – и она тоже вовсе не о любви. Описание ее – ужасающе честно переданное ощущение убийства, разложения любви через чувственность.
Наталья подбирает ключ к тексту: символ страсти в романе – это гастрономический код, еда как чувственное удовольствие, удовольствие как цель жизни и ее развития: устрицы, груши, калачи. А с другой стороны – аскетизм, воздержание, простая еда для насыщения, одна жена на всю жизнь, христианские заповеди. А героиня – Анна Каренина – соединяет в себе красоту, наслаждение жизнью – и самоотречение, доходящее до предела. Между моралью Толстого и текстом есть зазор, напряженное пространство, как между дугой и тетивой натянутого лука.
Толстой заставляет нас наслаждаться текстом, в котором осуждает наслаждение. Текст и смысл у него не равны. Именно это неравенство, несоответствие практики и идеала – задает электрический ток повествования, благодаря которому роман и сейчас – живой и актуальный. Что касается постановок и экранизаций, Осипова уверена: всегда будет интерпретация, режиссеры всегда вычленяют какую-то линию. Уникальность же Толстого в том, что в его романе все происходит одновременно – как и в жизни.
Наталья рассказывает немного и о самом Льве Толстом. О его теории пола, в которой он полностью разделяет духовную и телесную любовь и приходит к отрицанию брака, к полному воздержанию как идеалу. О времени написания: Льву Николаевичу было 44-45 лет, когда он взялся за роман (1873-1877), он находился на пике благополучия, но как раз тогда переживал «кризис среднего возраста», «арзамасский ужас» осознания собственной смертности. После этого, спустя годы, он придет к отказу от обогащения и собственности, отказу от мяса, а в конечном итоге – отказу от творчества как источника наслаждения.
Осталось много вопросов. Один из них такой: разрыв между идеалом и жизнью, максимализм Толстого и его следование собственным идеям, смерть героини… Жизненный ли это выход, выход силы или слабости? Не увлечение ли это собственной гордыней и непринятие человека таким, какой он есть – несовершенным? И, конечно, интересно: о чем будет «Каренин»?
Анна Демчук
demchyk.ann@yandex.ru
Мария Ботева, писатель, драматург:
Это интересный проект. В Кирове в подобном формате проходили «Лекции в Политехническом», старт которым дала также Наталья Осипова, где все желающие могли послушать лекции на различные темы, пообщаться с интересными людьми. Люди ищут что-то, куда можно пойти для себя, им нужна пища для мозга.
Формат подготовки зрителя к спектаклю – это тоже выигрышная стратегия. Чтобы на премьеру стало интересно сходить, посмотреть, что будет, уже имея некоторую базу. Тем более, я, например, не читала пьесу Сигарева. Когда готовился «Мюнхгаузен», тоже было круто сделано: в театре велись репетиции в стиле спектакля – наполовину реальные, наполовину придуманные. Это очень работало на привлечение зрителя. Это уже другой формат. ТЮЗ пробует какие-то новые варианты, новые формы работы со зрителями. Это такой передовой подход. Я сейчас живу в Москве, там довольно много таких творческих встреч. Они уже стали неотъемлемой частью культурной жизни, вошли в ритм города. Если это приживется у нас – будет здорово. К тому же сейчас холодно – а здесь тепло и интересно.